ГЛАВА 1. ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ БОЛЬШОЙ ЕВРАЗИИ
1.1 Сущность понятия «Большая Евразия»
Впервые предложил проект «Экономический пояс Шёлкового пути» лидер Китая Си Цзиньпин, в сентябре 2013 г., выступая в Астане в «Назарбаев Университете».
Позже данный проект видоизменился в наиболее подробную и принципиальную теорию «Один пояс – Один путь», в котором была предложена китайская версия финансово-экономической также культурной интеграции стран Евразии на базе прокладки множественных транспортных коридоров из Китая преимущественно в западном и юго-западном направлениях, но кроме того реализации вместе с Китаем разных инфраструктурных и индустриальных проектов. Российским ответом на китайскую инициативу стала теория «Большого евразийского партнёрства», сформулированная В.В. Путиным в послании Федеральному собранию Российской Федерации в декабре 2015г . Она объявляла старт развития партнёрских финансово-экономических взаимоотношений между государствами – членами таких уже сложившихся на Востоке межгосударственных организаций, как Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), Евразийский экономический союз (далее – ЕАЭС) также Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН).
С данного этапа в общественно-политический и научный оборот основательно вошло понятие «Большой Евразии», как новейшей геополитической и геоэкономической действительности, выступающей возможным совместным субъектом международных взаимоотношений новейшего вида, в базу которых положено равенство, уважение общественно-политического суверенитета и цивилизованной самобытности государств. Многие ученые видят в этом начало новейшего – не западного – вида глобализации, где лидерами становятся люди Востока, освободившиеся от роли бездейственных объектов мировой политики и исполняющие по собственным политическим, финансовым и культурным законам. Однако новый термин «Большая Евразия» тут же вызвал изобилие споров в научных и общественно-политических сферах, и вплоть до сих пор остаётся крайне неясным геополитическим концептом. Некоторые полагают, что под Большой Евразией необходимо подразумевать все пространство евроазиатского материка от Шанхая вплоть до Лиссабона, вступающего в новый этап международного партнерства. Однако в этом случае она ничем не отличается от исключительно географического определения «евроазиатского континента» либо «Старого Света».
С.А. Караганов, единственный из действующих лоббистов данного определения, считает, что оно «нацелено на коллективное экономическое, общественно-политическое и культурное восстановление и формирование десятков в прошлом частью неразвитых либо подавлявшихся евроазиатских государств, преобразование Евразии в центр всемирной экономики, политики и культуры. Он будет содержать в себе как государства Восточной, Юго-Восточной также Южной Азии, середины Евразии, Россию, так и, вероятно, в возрастающей степени государства европейского субконтинента и их организации, в той мере, во какой они будут готовы и настроены на плодотворное сотрудничество .
Еще более обширного мнения на Большую Евразию придерживаются А. В. Яковец и Е. Е. Растворцев, включая в неё не только лишь государства и организации всего евроазиатского материка, однако и регион Северной Африки .
Исключительно общественно-политический и экономический смысл вкладывают в понятие Большой Евразии Д. В. Суслов и А. С. Пятачкова, осознавая под ним «региональное международное сообщество, формирующееся непосредственным путём вследствие строения трёх стремительно реализуемых направленностей: поворот России на восток, поворот Китая на запад, но кроме того формирование Евразийского экономического объединения и его постепенное вплетение во ткань финансовых и интеграционных взаимоотношений в Восточной, Юго-Восточной также Южной Азии…Большая Евразия уже сформировалась как международно-политическая действительность .
Вернадский Г.В., отмечал: «Нет природных границ между „Европейской“ и „Азиатской Россией“. Значит, нет 2-ух Россий — „Европейской“ и „Азиатской“. Имеется только лишь одна Россия — Евразийская, либо Россия — Евразия. Материк и предполагает собой ту одаренную естественными границами географическую область, какую в стихийном многознаменательном процессе суждено было овладеть российскому народу» .
С. Ю. Глазьев анализирует семь сценариев формирования России в зависимости от внутренних и наружных факторов в треугольнике с США и Китаем, объективно полагая более многообещающим сценарий российско-китайского партнерства при обстоятельстве развития в России вузов нового мирохозяйственного уклада, перехода к стратегии передового формирования и формирования Большого Евразийского партнерства .
П. Савицкий свидетельствует и о равноправности, и о полярности «чувства континента» «западноевропейскому чувству моря» .
Кафели И.Ф., «развитие единого образовательного пространства в Большой Евразии подразумевает не только лишь межвузовское сотрудничество и формирование общих просветительных платформ» .
Различные трактовки Большой Евразии, как они представлены в сегодняшней научной литературе, носят, во-первых, в большей степени геополитический, общегеографический либо экономический вид. Во-вторых, во многом описательны и ситуативны, т. е. закрепляют напрямую данные общественно-политические реалии без учёта их стабильных оснований и направленностей формирования.
Другими словами, термин «Большая Евразия» только контурно и крайне примерно очерчивает новейшую геополитическую обстановку на евроазиатском континенте, однако пока очевидно лишён объяснительного и предсказательного потенциала. Существующим трактовкам Большой Евразии, явно не достаточно цивилизационного подхода, предоставляющего панорамное виденье данной новой геополитической действительности.
Непосредственно отрицание западных ценностных установок и вызвало в последнее десятилетие желание государств Востока и малой Евразии, к поиску новых форм интеграции. Неплохой анализ данных интеграционных планов, принадлежащим различным государствам (Китаю, Южной Корее, Турции, Индии, Японии, Казахстану и Монголии) возможно отыскать в монографии М. С. Михалева, В. И. Якунина также М. В. Вилисова «Пояса и пути Евразии: в поисках человека» .
К огорчению, большему числу российских политологических, экономических и географических трудов, посвящённых Большой Евразии, в том числе и эти монографии, какие упоминались выше, несвойственно понимание России, как важной части евразийской мегацивилизации, лежащей между мегацивилизациями Востока и Запада. Это кроме того характерно и большинству чиновникам, отвечающим за исследование отечественного внешнеполитического направления. Так, А. В. Кортунов, главный директор и участник Президиума Российского совета по международным процессам, позиционирует Россию как исключительно европейскую, а не «какую-то малопонятную гибридную “евразийскую страну”» . Однако вопреки суждению автора, ничего непонятного в трактовке России, как евразийской державы, совсем отсутствует.
Уже А. С. Пушкин не считал нашу державу частью Европы, изъясняясь, что изучение России требует «другой формулы», чем изучение христианского Запада. Основные принципы данной «другой формулы» приняты им лично в известном стихотворении «Памятник», который возможно рассматривать начальной концептуальной матрицей всей дальнейшей евразийской теории. В евразийскую Россию («Русь Великую») Пушкин не только лишь безошибочно четко содержит все основные этносы Северной (либо Внутренней, или Континентальной, или же «малой») Евразии: славян, тюрков, угро-финнов также палеоазиатские народы Севера, однако и акцентирует единые ценностные основы, какие эти евразийские этносы связывают. В особенности значима «милость к падшим», гениально схваченная Пушкиным. Непосредственно она визуально отличает евразийские ценностные приоритеты от европейских ценностных устоев.
Россия постоянно щадила собственных поверженных врагов в отличие от западных государств, устремляющихся «дожать» и ликвидировать собственных политических соперников. Современные антизападные настроения в России – во многом результат данной близорукой политики Европы и США в 90-ые годы прошлого столетия, попытавшихся эгоистично получить для себя наибольшее количество из победы над СССР в холодной войне. Настоящее развитие Большой Евразии на не западных правилах «цивилизационной игры» – реакция восточных государств на колониалистскую ментальность Европы и США.
Евразийскую цивилизацию определяют довольно отчетливые географические границы евроазиатского континента; «флагоподобное» широтное размещение природно-климатических зон (тундра – лес – степь – пустыня), отличающее ее и с Востока, и от Запада; но кроме того многознаменательное целостность и психологическая позитивность населяющих ее народов. Евразийское пространство полиэтнично, поликультурно также поликонфессионально, на нем нет более и менее «развитых» либо «просвещённых» народов, несмотря на то в последние века непосредственно русский народ осуществляет на нем особенную собирательную миссию, что даже дало основание В. В. Кожинову говорить, что настоящее евразийское единство допустимо только в «магнитном поле» русского народа . Трагично политически распавшееся в следствии крушения СССР пространство «малой» Евразии не перестало, однако существовать как активное цивилизационное целостность, так либо иначе тяготеющее к разным формам организации, о чём еще будет сказано далее.
Под Большой Евразией необходимо подразумевать нарастающее экономическое, общественно-политическое и, будем надеяться, культурное взаимодействие государств «малой Евразии», где основной формой их нового внутреннего мегацивилизационного организации выступает ЕАЭС, со странами Востока, и последних между собой.
Таким образом, Большая Евразия – это евроазиатский континент без Европы, однако который, объединяясь в первую очередь внутри себя, вовсе не отталкивает Европу и коллективный Запад, но готов и непременно будет содействовать с ними, однако только на других, не западных, пока еще только формирующихся, международных принципах также ценностных устоях. Запад не сумел объединять мир на принципах правильности и гуманности. Теперь данную миссию принимают на себя страны Большой Евразии.
1.2 Интеграционные процессы Большой Евразии в пространстве публичной политики
Категориальный аппарат составляет базу каждой науки. Непосредственно специфичная концепция категорий служит каркасом каждой науки, в значительном определяя характерные черты, отличающие ее от иных наук. В силу данного разработка проблем категорий не может не захватывать крайне значимого места в нынешней политологии, когда она уже накопила необходимый практический материал также может представить системное представление общественной реальности, применяя непосредственно ей присущий научный аппарат.
За минувшие 5-10 лет словарь нашей общественно-политической науки обогатился рядом новейших определений, в главном заимствованных из зарубежной общественно-политической науки. Среди них ощутимое место занимает сочетание слов «публичная политика», что стало едва ли не наиболее распространенным из новых определений. При этом, не только лишь в научном дискурсе, где ей посвящаются статьи, конференции, форумы и т.д., однако и в словаре функционирующих и прежних политиков, социальных функционеров, специалистов, комментаторов и даже в ежедневной речи.
Интересны основательные смысловые отличия, придаваемые этому термину «внутри» тех «языковых компаний, какие стремительно пользуются данным термином. При этом, не взирая на интенсивное использование термина, получившего довольно стабильный вид, его невозможно отыскать ни в одном из недавно изданных академических словарей — ни в общественно-политическом, ни в общефилософском.
Отсюда заключение, что феномен публичной политики сформировался — в российской политической практике также укрепился в социальном сознании, однако научное общество все еще не проработало описание данного термина в том объеме, которое отвечает его значению в социальной жизни.
Согласно очевидному, одной из первых отечественных работ, посвященных осмыслению данного термина, считается опубликованная в 2001 г. публикация Н.Шматко, так и озаглавленная: «Феномен общественной политики» ««Публичная политика» есть сосуществование общественно-политического воздействия, научной рефлексии и акта масс-медийной коммуникации. Согласно огромному счету, она исполняется в режиме интервенции в сферу политики специалистов, аналитиков, экспертов в сфере общественных наук, «интеллектуалов», публицистов и журналистов»… Публичная политика существует, во-первых, как комплекс фактических акций, предупредительных мер (предотвращение преступности, наркомании, девиантного поведения…), контролирования, регуляции, публичных дискуссий. Во-вторых, общественная политика – это комплекс категорий социальной перцепции [восприятия], правомочных номинаций, общественных систематизаций и иерархий, дефиниций общепризнанных мер и девиации, оценивающих суждений .
Двойной вид обсуждаемого термина (как определения и как группы) анализируется в реальном сборнике в статье Н.Ю.Беляевой, заведующей первой в нашей державе кафедрой публичной политики .
Наиболее детальное определение приведено в недавнем труде В.А.Михеева: «Публичная политика - это работа, характеризующаяся системным взаимодействием страны, индивидуального сектора, вузов гражданского общества, разнообразных общественных, профессиональных компаний и слоев, социальных организаций по поводу реализации индивидуальных и социальных заинтересованностей, изготовления, распределения и применения социальных ресурсов также удобств с учетом волеизъявления народа либо жителей конкретных территорий» .
Так, к примеру, взаимодействие власти, структур гражданского общества и бизнес-строений рассматривается в трудах В.Н.Якимца как явление межсекторного общественного партнерства, при этом, основываясь на понятия П.Бурдье автор внедряет представление поля межсекторного общественного партнерства . В соответствии с этим, включая в анализ кроме того и экспертное сообщество и СМИ мы можем говорить уже о поле общественной политики («поле полиси»). Это область может увеличиваться благодаря усилиям тех либо игроков в данном поле, либо, напротив сокращаться, в согласовании со вчерашними понятиями о том, как «делается стратегия — полиси», какие определенные из представителей российской власти стараются на сегодняшний день вновь претворить в практику.
Структуры, содействующие расширению «поля-полиси», либо структуры-посредники могут быть резидентами самой власти, к примеру, институт Уполномоченного по правам человека , однако чаще это структуры гражданского сообщества, в особенности правозащитные организации и средоточия общественной политики.
Значимым условием противодействующим сужению этого поля считаются процессы глобализации, возрастающее влияние на внутригосударственные движения международных учреждений и их стереотипов прозрачности, но кроме того взаимодействие государственных и интернациональных неправительственных учреждений. В итоге, по словам А.Мельвиля, «происходит значительное изменение области Общественно-политического, ее увеличение за пределы и «вглубь» национальных государств» .
Евразийская интеграция – действительно веление времени, визитная карточка новейшей социальной действительности, непосредственно сопряженной с беспристрастными процессами глобализации. На базе данной взаимосвязи проходит усиление интеграционного характера современного исторического процесса, увеличение интеграционных практик в разных регионах мира с целью увеличения социальной эффективности и цивилизованности концепций регулирования действий интеграции. Интеграционные нюансы концептов, стратегий и планов инновационного формирования считаются на сегодняшний день, по сущности дела, развернутым решением на вызовы глобализации, которая реализуется крайне разноречиво, порождая зачастую катастрофические результаты.
XXI столетие становится временем крупных перемен, периодом развития больших геополитических материков – финансово-экономических, военно-политических, культурных, цивилизационных. Общий научный анализ имеющихся концепций, стратегий формирования современного мира – от концепций ноосферы, стабильного формирования и стратегии развития постиндустриального информационно-коммуникативного общества знаний также культуры вплоть до концепции человеческого формирования в целом – дает основания для выделения и установления в качестве одной из ключевых отличительных черт происходящего в настоящее время в абсолютно всех областях человеческой деятельности интеграционной тенденции как обладающей максимальными возможностями в ходе дальнейшего формирования стран и цивилизаций. В стороне от этих действий, безусловно, не могут быть страны и общества, расположенные в границах евразийского пространства.
Изучение теоретико-методологических нюансов реальных интеграционных процессов требует рассмотрения их адекватности реалиям современного общества и ориентированности на установление общих направленностей формирования этих процессов. Однако ни одна из существующих модификаций интеграции не была сформирована по одному и тому же, к примеру, европейскому, примеру. Интеграционные процессы – непростые и многомерные явления, по этой причине та либо другая форма региональной интеграции не может быть автоматом перенесена на прочие регионы. Однако каждая из них, применяя существующий потенциал научных основ рассмотрения трудных социальных концепций – единства, синергии, дополнительности, диалектической взаимосвязи, сможет привнести собственный вклад во исследование своеобразных отличительных черт, определяющих новизну изменяющейся социальной действительности. Но понимание ключевых закономерностей интеграционных процессов, использование навыка эффективных интеграционных организаций дают возможность сформировать соответственную стратегию, содействующую формированию разных форм интеграции в сегодняшнем мире.
За минувшие 5-10 лет словарь нашей общественно-политической науки пополнился рядом новейших определений, в основном взятых из иностранной политической науки. Среди них ощутимое место занимает сочетание слов «публичная политика» , что стало едва ли не наиболее распространенным из новых определений. При этом, не только лишь в научном дискусе, где ей посвящаются статьи, конференции, форумы и т.д., однако и в словаре действующих также бывших политических деятелей, общественных деятелей, аналитиков, комментаторов и даже в ежедневной речи.
