Музыкальные образы ранней лирики стали увертюрой зрелого есенинского творчества. Как правило, музыкальный экфрасис в ранних текстах Есенина включает в себя несколько музыкальных образов, которые взаимодействуют друг с другом. Именно поэтому целесообразно анализировать музыкальные образы в литературном контексте.
Первым поэтическим произведением Сергея Есенина стало стихотворение «Вот уж вечер. Роса... «(1910), начало которой соотносится с идеей пути поэта и его осознанием того, что «музыка исходит от древа»: «...Я стою у дороги, / Прислонившись к иве»[13, т. I, c. 15]. Есенин подчеркивает, что его лирический герой стоит у «древа жизни», слушая пение соловья: «Где-то песнь соловья / Вдалеке я слышу» [13, т. I, c. 15]. Инверсия помогает выделить музыкальный образ «песни соловья», который несет важную смысловую нагрузку. Лирический герой предстает перед нами в образе созерцателя, который слушает музыку природы и небесных сфер, его зрительные ощущения сливаются со слуховыми.
Возникает вопрос, можно ли соловьиную песню назвать музыкальным образом в полном смысле этого слова? С музыкальной точки зрения пение соловья-это звук, близкий по своим частотным характеристикам к темперированной структуре. Неслучайно песня соловья привлекла внимание композиторов. Например, Н. А. Римский-Корсаков записал ноты «соловьиных колен», включив затем эти мотивы в партитуру оперы «Снегурочка», а композитор-орнитолог О. Мессиан отразил характерные черты пения соловья в концерте «Пробуждение птиц» [18, c. 112]. Исходя из этих фактов, мы с полным правом можем рассматривать соловьиную песню как музыкальный образ. Соловьиная песня становится воплощением идеи Есенина об органическом начале исконного «естественного» творчества.
Как известно, образ соловьиной песни был одним из ключевых в творчестве А. Кольцова, который, наряду с М. Ю. Лермонтовым, был в юности самым любимым поэтом Есенина.
Образы песен и музыкальных инструментов, которые часто взаимодействуют друг с другом, играют значительную роль в ранней есенинской лирике. Иногда в качестве музыкального инструмента выступает колокол или бубен. Раскрывая широту русской души, Есенин в стихотворении «Ямщик» (1914) использует прием музыкального обрамления, изображая «лихую» езду под звон колоколов: «Звоны резки, звоны гулки, / Бубенцам в шлее не счет» [13, т. IV, с. 84].
Рассматривая генезис образов музыкальных инструментов в раннем творчестве Сергея Есенина, мы видим, что поэт опирался на традиции славянской мифологии. Музыкальный экфрасис в стихотворении «Темна ноченька, не спится…» (1911) представляет собой тесно взаимодействующие музыкальные образы. Сначала мы слышим, как гусляр играет на гуслях, затем его песня звучит под аккомпанемент веселой танцевальной мелодии. «Выходи, мое сердечко, / Слушать песни гусляра!» [13, т. I, c. 11]. Как известно, Есенин проявлял живой интерес к этому музыкальному инструменту. По воспоминаниям Д. Н.Семеновского во время учебы в университете Шанявского Есенин был знаком с суриковским гусляром А. Ф. Кисловым, который предложил ему научиться играть на гуслях [31, c. 68]. Есенин не случайно выбирает гусли для характеристики отношений лирического героя с возлюбленной. Этот древний музыкальный инструмент ассоциируется со свадебными символами.
