1 Определение понятия «изгой»
Изгои в отечественной исторической науке не получили однозначного толкования. Мнения о них весьма разнообразны. Большинство трактовок сути этого явления опирается на то или иное осмысление слова «изгой». Считается, что в его основе лежит глагол «гоить», означающий «жить». Отсюда делается вывод: «изгой» буквально «изжитый», т. е. «выбитый из привычной жизни», «лишенный прежнего состояния» человек [1,с. 269]. Что именно это означает «выбитый из привычной жизни» все понимают по-разному.
Советские историки в большинстве своем находили в изгоях еще одно проявление феодальных отношений. Б.Д. Греков различал два вида изгоев городских и сельских, чье положение в обществе, как он думал, было разным [2, с. 248]. «Городской» изгой, по его мнению, считался полноправным членом общества, наряду с дружинником и купцом (только почему же он изгой, непонятно). Правда, полноправие такого изгоя, согласно Грекову, могло быть условным, подобно праву закупа жаловаться на своего господина [2, с. 250]. Сельские изгои представлялись ему в массе своей вольноотпущенниками, прикрепленными к земле и хозяину [2, с. 253].
Не соглашаясь с Б.Д. Грековым по сути вопроса, И.Я. Фроянов так же считает возможным говорить о двух видах изгоев, но делит он их иначе на свободных и зависимых [1, с. 279].
Первые, по его представлению, «гуляли на свободе и были людьми без определенных занятий», напоминая люмпен-пролетариев классической древности [1, с. 278]. Вторых Фроянов отождествляет с либертинами средневековой Европы.
Признавая, что вольноотпущенники могли составлять значительную часть среди них, первое место он все же отдает людям, выпавшим из рода-общины. При этом он признает спекулятивный характер своего вывода [1,с. 275, 276, 277]. Никакими источниками он не подкреплен и держится исключительно на абстракции и логике. Думаю, не так уж трудно заметить, что в основе наиболее ответственных заключений об изгоях лежат умозрительные конструкции, которые имеют ценность только в породившей их теоретической и методологической системе, а без нее теряют какой-либо смысл.
2 Изгои как социальная группа
Выделяя «городских» и «сельских» или «свободных» и «зависимых» изгоев, исследователи рисуют яркие образы тех и других, не замечая, что в результате создают то, чего в источниках нет и в помине: массовые социальные группы, различающиеся между собой. Отличия эти столь глубоки, что невольно возникает вопрос: как же могли называть одним словом столь разнородные группы населения? Одни из них полноправные члены общества, за убийство которых закон требовал такой же штраф, как за русина, гридина, купчину и прочих свободных и полноправных членов городского общества. Другие бедолаги, прикрепленные к земле и хозяину, которых продают или передают вместе с селами, подобно челяди и скотине. Какая разница, что это осколок «давно разбитого родового строя» или «жизнеспособный социальный феномен, вскормленный современностью», если между изгоем и другим изгоем все равно целая пропасть.
Греков, пытаясь навести мосток между этими двумя противоположными видами (чувствовал, видимо, уязвимость предложенного им деления изгоев), обмолвился: «это равноправие [горожан и городских изгоев] относительно» [2, с. 250], но мосток оказался слишком узким и хлипким, и его никто не заметил. Проблемы он не решил и не мог решить. Не понимая источник, исследователи прибегали к лукавому приему отвлечения (абстрагирования) от данных, содержащихся там, прекрасно сознавая ущербность своих выводов с научной точки зрения. «Открытия», сделанные без опоры на факты, в нашем случае на исторические факты, мало чего стоят. Сведения об изгоях многих ставили в тупик. В самом деле: в одном источнике говорится, что за убийство изгоя дают 40 гривен, ничем не выделяя его из массы свободного населения, в другом изгоев передают церкви вместе с селами, подобно смердам или челяди.
Почему же нельзя делить изгоев на разряды? Да потому, что источники не знают такого деления. Те виды изгоев, которые известны источникам, носят совсем иной характер. Препятствием, которое мешало разрешить данное противоречие без привлечения «логических абстракций» и всякого рода допущений, на мой взгляд, является мысль, согласно которой изгойство – явление массовое. Выражения типа «главная масса изгоев» (Б.Д. Греков) или «контингент изгоев был значителен» (И.Я. Фроянов) предполагают именно такой подход. Он-то и заводит историков в тупик.
В действительности изгойство не массовый феномен, а сугубо личный. Изгои не составляли крупной социальной общности, апредставляли собой отдельные личности (независимо от общественного слоя), оказавшиеся вне своего круга. Составитель Устава Всеволода о церковных судах, перечисляя виды изгойства, называет сначала три, а потом прибавляет четвертый, словно вспоминая их. Первое изгойство, согласно Уставу, «поповъ сынъ грамоты не умееть», второе «холопъ из холопьства выкупится», третье «купец одолжаеть» [3, с. 487]. Четвертое оказывается настолько неожиданным, что исследователи отказываются верить в его вероятность: «а се четвертое изгоиство и себе приложимъ: аще князь осиротееть» [3, с. 487].
